Искусство восприятия и толкования

 «Западный пушкинизм и российский байронизм: проблемы взаимосвязей» на материале немецких источников. Фрагмент доклада Галины Хотинской на XIX Международной конференции преподавателей английского языка и литературы (Литинститут им М. Горького, музей-заповедник А.С.Пушкина «Михайловское»)

Тема взаимосвязей Пушкина и Байрона является оазисом для беспредельного немецкого филологического академизма. «Литературоведческий корабль» бьется в штормовых волнах романтизма, смакуя байроническую Weltschmerz натыкается на разнообразные рифы, постигая «Энциклопедию» русской жизни» через поэтику русского Демиурга. Трудно открывается сумрачному германскому гению загадка Пушкина («Евгений Онегин» переведен до конца только в 2008 году профессором Р.-Д. Кайлем, удостоенном в 2009 году Золотой медали Гёте за этот перевод). Кайль - единственный немецкий исследователь, высоко оценивший уникальную роль Пушкина в становлении русского национального и духовного самосознания. Ю. Архипов, отметил: Пушкин научил русский народ связно выражать свои мысли, любить историю, отечество, вникать в чужеземное, обогащаясь его достижениями, быть жертвенным в любви, великодушным в дружбе и непримиримым к подлости. «Поклонник Байрона в молодости, Пушкин в зрелые годы все пристальнее приглядывается к веймарскому патриарху». Вселенная Байрона и Вселенная Пушкина во многом не совпадают: Пушкин – золотое сечение литературы, а Байрон – певец Мировой скорби, создатель поэзии разочарования, томления и тоски, певец свободы, презирающий филистеров. При сходстве «пограничных ситуаций» у обоих поэтов, при бесконечно напряженной яркости личных переживаний, кризисах и поворотных судьбоносных пунктах жизни, их творчество обнаруживают кардинальное несходство. Поэзия для обоих была выразительницей высших идеальных стремлений человека, самостоятельной сферой жизни. Безудержная тяга к дальним странствиям, тип неприкаянного романтического скитальца, космическое восприятие мира как творческое всеединство, мистическое восприятие природы и у того и другого, тяге к беспредельному роднит обоих, и все-таки любовь к размеренности у Пушкина побеждает. Идеи универсализма и мессианства, служенье обществу и женщинам как, впрочем, религиозные и эротические мотивы, почитание героев и героики присутствуют у обоих. И если индивиды Байрона приходят с некоей готовой конструкцией, то у Пушкина они сами конструируют себя. И если герои Байрона разрушают все барьеры между необходимостью и свободой, человеческим и нечеловеческим, желанием и разумом, то Пушкину обнажает способность противостоять слепой силе хотения. Его герои чувствуют себя и субъектом и объектом воли, мученики Пушкина сострадают всему человечеству. Даже при байроновском презрении к черни, Пушкин, по мнению О. Мандельштама, «предоставляет черни с удивительным беспристрастием оправдываться». Оказывается, чернь не так уж дика и непросвещенна. И Мандельштам очень глубоко анализирует, в чем провинилась эта «очень деликатная и проникнутая лучшими намерениями «чернь» перед «Поэтом». И увлечение Байроном, можно сказать, это период «Бури и натиска» личной творческой жизни Пушкина.


О влиянии «Южных поэм» Байрона на Пушкинских «Кавказского пленника», «Бахчисарайского фонтан», «Полтаву», «Медного всадника», «Графа Нулина», «Домик в Коломне» говорится в исследованиях У. Хердмана, Э. Банбах-Хорст, Е. Б. Боде, Х. Хоген, Х. Йордан, Р. Клана, В. Шмидта (нарратологический подход, высоко оцененный Ю. Лотманом).

В трудах Р. Лауера отмечено сходство эмоциональных состояний Байрона и Пушкина при различии конфликта с миром, разрыв с моралью, обществом, мотивы страсти и неуравновешенности, человеческого достоинства и несовершенства мира, отношение к гонителям и притеснителям. Исследователи анализируют категорию Возвышенного, передающую сложную гамму чувств героев Байрона и Пушкина, возникающих при встречах с описанием мира Безграничного, динамически возвышенные переживания природных стихий, а также общее понимание темы искусства как обожествленного творчества. Об истолковании мотивов поэтического воображения и духовных источников литературного мастерства пишут Е. Френцель, С. М. Фуэсс, О. Е. Молль, Х. Уде, Г. Блайчер, М. Прац и А. Бючи, Б.Штауде, К. Шлитт, В. Шмидт. Главной причиной незнания европейцами Пушкина является, «им созданный, и, в сущности, непереводимый язык» (Ф. Степун). Историки литературы, не умаляя гения Пушкина, связывают его имя с именами Байрона, Гёте и Шиллера. Другую причину, мешающую германистам почувствовать и оценить Пушкина как национального русского поэта и наиболее совершенное воплощение России, является то, что его творчество недосягаемо. Оно никогда «не взбирается в горы и не срывается в бездны. Оно парит и над горними высотами и над страшными безднами, являя образ исключительной гармонии, свойственной и национальным и религиозным глубинам русского народа» (Степун). Творчество Пушкина наполнено религиозным чувством, которое дает ему вдохновенье, его лирику пронизывает метафизический трепет перед Богом и он взыскует духовных глубин. У Байрона же доминирует богоотрицание. Пророческое обличение у Байрона является в пределе сатанинским бунтом против мира и его Творца. «Поэтический дух Пушкина всецело стоит под знаком духовного преображения в типично русской его форме, сочетающей религиозное просвещение с простотой, трезвостью, смирением и любовным благоволением ко всему живому как к творению и образу Божию» (см. 11 работ С.Л.Франка о религиозности Пушкина). Философ выделял религиозное восприятие самой поэзии и сущности поэтического вдохновения, красоты, любви и преклонения перед женщиной (анализ пушкинских стихов «Два чувства» и «Пташка», указывают на совпадение духовного пути Пушкина и России). Традиция религиозно-философского истолкования наследия поэта восходит к работе В.Соловьева «Понятие судьба Пушкина», где судьба истолковывается как высший смысл, таинственная синергия между велением Божьим и волей человека, свободное исполнение человеком Божьего замысла и Божеских законов. Эти мысли развивали также С. Булгаков, В. Розанов, Ф. Достоевский, К. Н. Леонтьев и другие религиозные философы. Пушкин пришел к познанию Бога и Богочеловека через своё творческое мировидение, «действительность Бога и Христа открылись ему во внутренней силе любви и всепрощения» (В.Соловьев).

Галина Хотинская
"Зарубежные задворки" №6/3, июнь, 2009